«Красный угол» с Еленой Шаройкиной. Почетный гость – Александр Ф. Скляр
В интервью Елене Шаройкиной заслуженный артист России Александр Ф. Скляр рассказал о метафизике России, о том, чем русский рок отличается от западного. Поделился своими мыслями о расколе в творческой элите нашей страны, который произошел после оценки событий в Крыму и в Новороссии. Вы узнаете, как Скляр пришел к выводу, что России необходима монархия, в чем секрет популярности Владимира Путина и почему путь артиста – это путь воина.
Елена Шаройкина. Александр, здравствуйте.
Александр Скляр. Здравствуйте.
Е.Ш. Мы говорим с вами накануне вашего большого юбилея.
А.С. Да.
Е.Ш. Вам исполняется 60 лет. Хочется спросить, на какой возраст себя ощущаете?
А.С. Примерно на этот и ощущаю. Вы знаете, все разговоры о том, что те или иные артисты говорят: я гораздо моложе, внутренне, имеется в виду, чем свой биологический возраст - это все лукавство. Человек всегда ощущает себя на тот возраст, сколько у него есть. Другое дело, что он может настроиться на то, чтобы и в весьма серьезном возрасте все равно выдавать качественную, хорошую творческую продукцию. На это требуется определенный внутренний жизненный настрой. Сдаешься ты или не сдаешься. Можно довольно долго не сдаваться. Вот такое у меня ощущение. И тут я в своих мыслях не одинок. У меня есть примеры людей в творчестве, которых я очень уважаю и называю долгожителями.
Е.Ш. Например?
А.С. Ну, например, Александр Николаевич Вертинский. Который, конечно, ощущал свой возраст. Когда он вернулся в Россию в разгар войны в 43-м году, ему уже было 54 года. В отпущенные ему 14 лет он очень активно концертировал, ездил по всей стране. Как он сам написал в одном из писем, за эти 14 лет дал порядка трех тысяч концертов, а это, невероятно, большое количество. Но, при этом, он писал, что «я иду на ходу». То есть, он понимал, что его артистический возраст и его образ, который он несет со сцены, уже нужно потихонечку заканчивать. Тем не менее, он все равно остался артистом, который служил сцене и нашему артистическому ремеслу до самых последних дней своей жизни.
Е.Ш. В аккумулируется творческая энергия? Откуда ее берут артисты? Боль, переживания, трагедия, это любовь? Что дает творческий вихрь, который потом человек в своем творчестве отражает?
А.С. Я думаю это и, конечно, любовь. Она должна всегда присутствовать. Я говорю сейчас о любви как о широком понятии. Хотя оно может быть и узкое, то есть, к конкретному человеку. Но это и должна быть любовь к своему зрителю, без сомнения. Ты должен понимать, что ты не должен подставить ожидания твоего зрителя. Вот так я бы это сформулировал. Должна быть вера в свое ремесло, вера в свое призвание. Что ты занимаешься тем, чем тебе свыше предназначено заниматься. Это второе. Ну, и, конечно, это должно быть постоянное сопереживание. Нельзя дать своей душе зачерстветь. Каким образом нельзя дать ей зачерстветь – тут я уже вам не скажу. Тут каждый находит сам. Но, мне кажется, что, как бы высоко тебя не вознесла твоя артистическая судьба, ты не забываешь, что являешься частью своего народа, и что в этом народе есть всегда те, кому плохо, есть всегда те, кто унижен, есть всегда те, кто имеет недостаточно внимания со стороны окружающих. Кто поставлен в сложные условия выживания. Вот, если ты все время это помнишь, то тогда твоя душа не зачерствеет. Мне кажется так.
Е.Ш. Это можно воспринимать как ваш рецепт, да?
А.С. Да.
Е.Ш. Как артист, вы, безусловно, изменились. И репертуар, и интересы творческие. Но как вы изменились?
А.С. Я думаю, что и как человек. За эти годы, когда я вспоминаю, 30 с лишним лет – это уже довольно большой период. Я имею в виду 30 лет артистической, постоянной деятельности. Я помню себя начинающим и ощущаю себя нынешним. Мне кажется, нынешний я стал гораздо более ответственным за те слова, которые несу со сцены. Я, может быть, поэтому и песен стал меньше писать. Для меня теперь песня – это не просто новый шлягер, который появляется в моем репертуаре. А это, скорее всего, новое осознанное высказывание, которое мне важно каким-то образом сформулировать. Ну, конечно, переложить его на музыку, понятно, это песенный жанр, а не роман, и не проза. Я стал последние лет десять, где-то с 50-ти, очень серьезно и внимательно относиться к тому слову, которое формулирую. Ну, а, соответственно, и к тому репертуару, который выношу на сцену.
ПУТЬ ВОИНА
Е.Ш. Вы когда-то сформулировали для себя, что путь артиста – это путь воина. Если ощущать себя воином, то воин Александр Скляр, за что воюет? Или против чего.
А.С. Все-таки за что. Он воюет за добро без сомнения. Но эта формулировка пошла от великого японского самурая Миямото Мусаси. Он, ближе к концу своих дней, сформулировал маленькую коротенькую книжечку, где попытался аккумулировать весь свой опыт. Оказалось, что те вещи, которые он сформулировал, пережили и его, и, вообще, века. Поэтому эта книжечка, которая называется «Книга пяти колец», служит настольной книгой для любого человека, который начинает заниматься любыми восточными единоборствами. То есть, чем бы он ни занимался – это одна из главных идеологических книг, так скажем. И в этой книге есть четкие несколько правил, которые Миямото Мусаси сформулировал для понимания своего пути. Вот что такое путь воина. И, в частности, одно из этих правил гласит, что «Не опоздай встать на путь воина». И там же Миямото Мусаси написал, что путь воина и путь артиста очень похож. И мне, когда я это прочитал много-много лет назад, долгое время было непонятно, что он имел ввиду. И в том, и в том пути есть внутреннее ощущение преодоления себя. То есть, артистом ты не просто стал, а артистом ты постепенно становишься. Если ты идешь достаточно долго по этому пути, тебе открываются какие-то другие вещи, чем молодому, очень эмоциональному и очень желающему выйти, я бы даже сказал, выбежать на сцену молодому начинающему артисту. И эти пути ведут тебя по какой-то совершенно своей, очень внутренней, тайной дороге. Вот, понимаете, есть внешнее всё, что есть у артиста всегда. А есть тайное. Вот это тайное, особенно если ты занимаешься музыкой, это секреты нашего ремесла, которые тебе раскрываются очень постепенно. И ты все время находишься в борьбе с собой. Потому что, по ходу этого пути, тебе нужно все время что-то преодолевать. Именно преодолевать. А это значит, что ты преодолеваешь это в себе, понимаете. То есть, ты воюешь. Но здесь, наверное, имеется в виду, что ты воюешь, прежде всего, с собой. Вот так я думаю.
Е.Ш. Но вы сказали, при этом, что вы все-таки боретесь за добро.
А.С. За добро, конечно.
Е.Ш. А, при этом, осознаете, что ваша музыка и ваше творчество ведет за собой.
А.С. Ну, она, если это рок-н-ролл, она и должна вести за собой. Сам рок-н-ролл – это музыка, имеющая точный социальный подтекст.
Е.Ш. Протест?
А.С. Ну, и протест, поначалу. Да, он всегда, как бы все рок-н-рольщики начинают с протеста, имеющего какой-то социальный подтекст. Ведь этим рок-музыка отличается от поп-музыки. Если мы не берем форму, а берем внутреннее содержание, то социальная составляющая и есть главное в рок-музыке, отличающее ее от просто эстрады. Понимаете? Поэтому здесь, конечно, вообще, в искусстве, наверное, надо биться за добро. Ну, в этом как бы смысл, как мне кажется, искусства, или одно из его главных предназначений. Но ведь это же добро – оно, в том числе, и то, за что ты сам лично сражаешься. В себе, так сказать.
Е.Ш. А кого-то ваша музыка и ваше слово сформировало?
А.С. Мне приятно, когда после того или иного концерта удается с кем-то пообщаться. Я не сразу убегаю в гостиницу или уезжаю с площадки. Все-таки какое-то время я нахожусь уже за сценой, в гримерке. И иногда мне удается кое с кем пообщаться. Особенно это бывает на гастролях. И мне высказывают такие слова, как на песню «Моя жизнь», есть у меня такая вот песня. Несколько раз, на протяжении моих концертных выступлений, в разных местах России, ко мне подходили взрослые люди, и говорили: вы знаете, эта песня про меня. Я вот так же чувствую. Это высшая похвала для меня. Или, скажем, там, например, «Вася-Совесть», весь цикл про вот этого нашего современного Робин Гуда, такого героя, невидимого героя, который живет где-то рядом с нами. И вдруг ко мне подходят люди говорят: у нас есть такой Вася в Нижнем Тагиле. Мы знаем точно. Вы не его имели в виду? Когда ты такое слышишь – то это самая высшая похвала. И вот, значит, это попадает, ну, в какую-то, знаете, в какую-то коллективную душу, что ли, вот так.
Е.Ш. Резонирует. Резонирует с коллективным бессознательным.
А.С. Да, наверное, так.
Е.Ш. Что вы хотите, чтобы сегодня услышали от вас ваши зрители?
А.С. Веру в Россию, конечно, без сомнения. Вера в то, что мы глубокие, могучие, и нам есть, чем гордиться.
ТАРАС БУЛЬБА
Е.Ш. Вы как-то говорили, что ваш кабинет для всех закрыт, особенно для представителей масс-медиа.
А.С. Да, не бывают.
Е.Ш. Говорили, что там собраны самые главные артефакты и ваши любимые книги. Так вот, в контексте того, о чем мы говорим, какие русские писатели там у вас стоят на полках?
А.С. Ну, я бы сказал так: все основные русские писатели.
Е.Ш. Но все-таки, кто из этих писателей…
А.С. Кого я чаще всего перечитываю.
Е.Ш. Да. Кто просто прошил вас?
А.С. Чаще всего я перечитываю, беря наугад, Пушкина. Беру из любого места и читаю. И прозу, и поэзию Пушкина. В любое время и чаще всего. На втором месте, наверное, Гоголь. У меня есть такая традиция. Гоголь у меня еще есть на даче. То есть, дома полное собрание, а на даче избранное. Каждый мой новый дачный сезон, начинается с того, что я перечитываю «Тараса Бульбу». Это такая моя внутренняя традиция. И вот, я понимаю, что зацвели сады, на даче снова наступает весна, снова скоро будет лето - я перечитываю «Тараса Бульбу».
Е.Ш. А с чем внутри у вас «Тарас Бульба» резонирует? Что вы там находите?
А.С. Он тот самый, как мне кажется, художник, художник-воин. Ну, и вообще, по-моему, какое-то совершенно особое произведение. Во-первых, оно очень, как я говорю, духоподъемное. Любую творческую работу хорошо начинать, перечитав «Тараса Бульбу». По крайней мере, на меня она так действует. Ну, и, пожалуй, довольно я часто открываю Гумилева. Беру просто наугад. Не то, что я там что-то конкретно ищу. Конечно, у меня есть какие-то его любимые стихотворение. Но, вот вы спросили, кого вот чаще всего. Наверное, чаще всего их.
МЕТАФИЗИКА РОССИИ
Е.Ш. Как вы считаете, Россия – это страна с особой миссией?
А.С. Конечно. Я в этом глубоко убежден.
Е.Ш. В чем она заключается?
А.С. Мне кажется, что это совершенно точно и очень глубоко, за последнее время, сформулировал Юрий Витальевич Мамлеев. В своих последних работах, когда он поднимался на какие-то вот невероятные вершины. Россия вечная - это его концепция, в которой он очень подробно разбирает особую миссию России. По-моему, это самое лучшее и самое глубокое, что написано за последнее время о метафизической судьбе России.
Е.Ш. А в чем эта миссия?
А.С. Удержать мир. Просто удержать его от катастрофы. Какой угодно. Как угодно, и в религиозном смысле можете. От Апокалипсиса мы последний рубеж.
Е.Ш. То есть, удерживающая, концепция удерживающей.
А.С. Мы удерживающие, конечно. Это наша российская миссия. Удержать веру, без сомнения, нашу православную веру. Нести ее. Все это есть в «Тарасе Бульбе». В частности, в знаменитом слове Тараса к бойцам. Миссия, которую трудно сформулировать словами коротко. Вот Мамлееву это удалось. То есть, вот, когда он писал об этой вечной России, ему удалось найти какие-то слова… Я очень советую всем перечитать или прочитать заново эту книгу. Ему удалось найти слова об этой необычной, очень глубокой, зачастую непонятной нам миссии России.
Е.Ш. Русский человек, он какой? Он отличается чем-то от людей, других, в мире?
А.С. Ну, глубинно, я думаю, да. Если этот человек ощущает себя частью русского мира, то он должен быть немножко другой, чем среднестатистический человек западного мира.
Е.Ш. Чем он может и должен отличаться?
А.С. Большая глубина сопереживания не только за свою личную судьбу, а за судьбу своей страны, за судьбу мира, в целом. Нам всегда очень небезразлично, что происходит в мире. Я думаю, он ощущает себя человеком, которому очень важна справедливость. Западный мир давно привык жить так, что есть бедные, есть богатые и есть средние. Вот этот средний класс, как они называют, Middle Class. А у нас, когда мы видим вопиющее неравенство между самым бедным и самым богатым – это вот на генетическом уровне вызывает неприятие. Мы – за справедливость. Человек русского мира за справедливость. Ну, и потом, я думаю, что он гордится нашей уникальностью. А ведь мы очень во многом уникальны, даже вот на поверхностном плане. У нас огромная территория. Просто гигантская совершенно. Да, она неравномерно освоена, это факт. Мы сейчас не об этом говорим. Мы говорим о внутреннем видении русского человека. У нас огромная территория. И он не может этим не гордиться. У нас та самая наша культура, о которой мы с вами говорим.
РАСКОЛ
Е.Ш. Не так давно артист Серебряков заявил о том, что национальная идея русского человека, я не знаю, слышали вы об этом или нет - хамство…
А.С. Ужасные слова. Я не только об этом слышал. Я совсем недавно этот кусочек специально посмотрел в интервью. Во-первых, он это сказал, как, знаете, как в каком-то полубреду. Вот сидит человек, общается. Вообще, непонятно, что у него в голове. Потому что, как только интервьюер его попросил это прокомментировать, то более идиотский комментарий просто невозможно было дать.
Е.Ш. Да, у него потом переспрашивали. Вот вы прокомментируйте. Он не отказался от своих слов. Не в рамках этого интервью.
А.С. Да, естественно, он не отказался. Это уже просто упертость.
Е.Ш. Подождите, упертость упертостью. Но вам не кажется, что все-таки налицо определенный раскол российских элит, и, в том числе, творческих?
А.С. Нет, конечно, кажется. Естественно, он типичный представитель этого раскола, конечно.
Е.Ш. Ну, смотрите. Этот же раскол – он же… Крым, Донецк, Донбасс.
А.С. Нет, ну, это понятно. Но я просто, если мы говорим про конкретного этого человека, я думаю, что …
Е.Ш. Для меня он скорее пример.
А.С. Он показатель.
Е.Ш. Просто такой актуальный пример.
А.С. Ну, пример, да. Человека, который хочет угодить и тем и этим, потому что живет там. Там, соответственно, надо быть хорошим. А работает-то все-таки здесь. Значит, соответственно, как-то и здесь надо всё вроде бы концы не обрубить. Потому что как он там заработает себе на жизнь. Ну, то есть, в общем, жалко человека, запутавшийся, просто запутавшийся, глубоко несчастный человек.
Е.Ш. А как вы сами ощущаете этот раскол? Ведь, я думаю, после ваших выступлений, и в Крыму, и в Новороссии, я думаю, что коллеги по цеху некоторые, может быть, и перестали общаться.
А.С. Конечно.
Е.Ш. Это так и есть.
А.С. Прямо так конкретно.
Е.Ш. Из серии нерукопожатности, да?
А.С. Вот прямо именно как вы говорите. И я с чем-то столкнулся, понятное дело, впервые. Потому что та ситуация, которая произошла после февраля 14-го года, она для многих была в первый раз. Такое яркое, жесткое противостояние. Но, понимаете, даже если бы я знал, как это все отзовется потом в моей среде, я бы никоим образом бы не поступил по-другому. Как я мог не поддержать Крым. Как я мог не приехать, когда меня позвали. И это произошло до референдума. И, во-первых, мне хотелось увидеть своими глазами, что там происходит. Во-вторых, я хотел высказать свое точное ощущение и свое видение Крыма, как части русского мира. Без сомнения, я был уверен совершенно, что референдум даст именно такой результат. Потому что я увидел людей, крымских. А потом, а как я мог не поехать на Донбасс? Когда мне Захар Прилепин в прямом нашем разговоре предложил поехать в Луганск и выступить перед людьми? Сказав, что для тебя это возможность, во-первых, увидеть, что там происходит, своими глазами. А во-вторых, там люди ждут, артистов.
Е.Ш. Ну, подождите. Почему вы не могли это не сделать?
А.С. Потому что это часть меня. Это часть моей… Ну, это часть моего внутреннего…
Е.Ш. Часть ДНК.
А.С. Ну, да. Это мои гены, понимаете. У меня не было даже толики сомнения, что это русский мир, который за себя борется. У меня даже сомнения на эту тему не было. Ну, а после того, как я съездил в Луганск, после того, как я увидел всё своими глазами, ну, вы знаете, конечно, никак по-другому я не мог поступить, и сейчас совершенно уверен в своей правоте.
Е.Ш. А что бы вы сейчас могли бы, вот если была бы такая возможность поговорить с теми людьми, которые не хотят разговаривать, не хотят сейчас протягивать руку, как бы вы постарались им объяснить, в чем их ошибка, чего они не видят?
А.С. Мне кажется, что они не захотели бы меня слушать, даже если бы у нас была такая возможность такого прямого контакта. Понимаете, это люди, я бы сказал, ущербные и упертые. Вот такие два я бы слова… То есть, они всем своим воспитанием, всей своей средой сопротивляются тому, чтобы признать очевидное.
Е.Ш. Там же тоже есть рок-н-рольщики.
А.С. Ну, значит, вот…
Е.Ш. Макаревич, БГ…Это же смысловые люди должны быть. Протестовать против несправедливости. Шевчук, кстати, тоже.
А.С. Ну, во-первых, Юра последнее время, как мне кажется - ему трудно, конечно. Знаете, как, сказал, уже. Не позволяет чувство какой-то гордости, что ли. Я не знаю, я с Юрой не беседовал. Я просто так вот, как издалека, вижу. Мне кажется, он уже и хотел бы как-нибудь немножечко бы так повернуться. Но, знаете, вот этот вот уже определенный имидж бунтаря, ему не позволяет гордость. А вот что касается тех, о ком вы сказали, то я говорю, что здесь уже целый комплекс, уходящий в длину всей жизни, понимаете. И поэтому вот с этими людьми, наверное, у меня бы вообще не получился разговор. Даже если бы была возможность, как с вами сейчас, сесть тет-а-тет. Без сомнения, они бы мне говорили какие-то аргументы. Но ведь дело в том, что они неглупые люди, ни тот, ни другой. И ведь они прекрасно понимают, что я тоже неглупый человек, понимаете. И у них бы не нашлось аргументов, с тем чтобы меня, мою позицию изменить. А у меня бы не нашлось желания, чтобы менять их позицию.
УКРАИНА
Е.Ш. Мы вспомнили о Гоголе, о «Тарасе Бульбе». А знаете, еще один спор, который происходит: писатель Гоголь какой? Русский он или украинец? И вообще, вот это противопоставление русского и украинского, оносейчас очень остро стоит.
А.С. Очень остро.
Е.Ш. У вас есть корни, по отцу, из Украины.
А.С. По отцу, да. Родом из Полтавы. Там целая деревня, где половина населения - Скляры до сих пор.
Е.Ш. Как, вообще, стало возможным спорить о том, какой писатель Гоголь, русский и украинский? И как, вообще, стала возможна война?
А.С. Только идиотизм и цинизм, и неприкрытое циничное отношение со стороны политиканов. Только это является главной, основной причиной. Никому в голову не придет из нормальных людей подразделять того же Николая Васильевича на украинца или русского. Он писатель русского мира, без сомнения. Как бы у него ни были национальные его составляющие, может быть, он частично - украинец. Это совершенно не имеет никакого значения. Он абсолютный русак. Он абсолютный русский. А вот как произошла эта война? Конечно, это борьба кланов за свое могущество в стране, в которой просто национализм такой лютый. Национализм, граничащий с фашизмом. Просто разыгрывается, как карта. И отсюда, естественно, это циничное отношение нынешней украинской хунты, не побоюсь этого слова. Просто это самая настоящая хунта. Это самые настоящие совершенно нелегитимные люди, которые пришли в результате внутреннего переворота к власти. Конечно, для них было абсолютно неприемлемо, что какая-то часть Украины вдруг взбунтовалась и не захотела играть по навязываемым им правилам.
Е.Ш. У меня нет вопросов ни к Крыму, ни к Донецку с Луганском.
А.С. У меня тоже нет.
Е.Ш. Здесь все понятно.
А.С. Абсолютно все понятно.
Е.Ш. А остальные территории? Понимаете, я родом из Днепропетровска, Екатеринослав. Это Екатеринослав, это русский город.
А.С. Конечно.
Е.Ш. Там бОльшая часть населения говорит на русском языке.
А.С. Конечно.
Е.Ш. Как произошло, что эти территории, Херсон и другие….
А.С. Одурманенные. Как известно, национализм – это ведь вещь, которая является очень серьезным таким побудительным мотивом, будучи раскочегаренным в массах. Или сейчас уже те, кто откровенно это всё понимает, я имею в виду народные массы, они просто ничего не могут сделать. Они боятся просто.
Е.Ш. А почему им так важно не быть русскими, как вы думаете?
А.С. Я думаю, что очень многим как раз важно быть русскими. А тем, кому не важно быть русскими – это те самые несчастные, бедные, одурманенные националистической пропагандой, самой настоящей.
СУДЬБА ДИПЛОМАТА
Е.Ш. Я сейчас подумала о том, что Северная Корея, куда вы попали молодым дипломатом, и откуда так стремились сбежать, избавиться от дипломатической карьеры, сыграла большую роль в вашей жизни. Смотрите, благодаря тому, что вы в Северной Корее пробыли достаточно долго, вы увлеклись восточной философией. Ощущения воина, артиста-воина, которые вы потом восприняли, и живете сейчас так. Это такой серьезнейший глубинный внутренний стержень.
А.С. Я очень много как раз на эту тему думал. А так как тогда мне казалось, что это совершенно выброшенные годы, для того, чтобы в этот момент я мог заниматься музыкой, а тогда, соответственно, это были потерянные годы, как я это тогда мыслил. Конечно, я потом много-много раз к этому внутренне возвращался, к этим размышлениям: а что это были за годы. Для чего они были нужны? Сейчас, спустя уже так много лет, я пришел к выводу, что они были нужны. Во-первых, они были нужны для того, чтобы, будучи молодым человеком, не наделать каких-то непоправимых ошибок, со своей горячей натурой, которая бросилась в пучину рок-н-ролла. Чтобы ты мог там посидеть, подумать, рваться, конечно. Но, тем не менее, как рваться. Да все равно гитара была рядом, понимаете. Можно было что-то наигрывать. Свои первые песни серьезные я стал писать именно в Корее. Свой основной массив книг я прочитал именно в Корее. Свой самостоятельно рассчитанный график жизни я выработал в Северной Корее. То есть, что такое внутренняя дисциплина – я стал понимать и на практические рельсы переводить именно в Корее. А потом, да, я увидел, в достаточно раннем возрасте, что может быть не только такое, как у нас, в нашей стране, тогда в Советском Союзе. Может быть, с точки зрения системы гораздо бОльший прессинг. Потому что Северная Корея, в которой я оказался, это страна с очень жесткой идеологической системой. А мне, как бунтарю, это, наверное, было нужно увидеть. И я, как человек, который вернулся сюда и захотел быть антисистемным человеком, а ведь это же был один из главных побудительных моментов для нас, для всех рок-н-рольщиков, Корея сыграла очень большую роль, в этом смысле. Поэтому сейчас, оглядываясь назад, я могу точно сказать: Корея была нужна в моей жизни.
ЦАРЬ - БАТЮШКА
Е.Ш. А сейчас рок-н-рольщики против чего протестуют?
А.С. Мне трудно сказать. Я с молодыми рок-н-рольщиками почти совсем не общаюсь. Я и не знаю сейчас, против чего они протестуют. Но молодые рэперы мне частично напоминают нас молодых, по тем смыслам, которые они несут. Ведь согласитесь, все равно, в любой ситуации, в любой системе все равно есть очень много болевых моментов. И, собственно говоря, молодой человек, до тех пор, пока он не набрался того жизненного опыта, который приходит только с годами, он должен быть революционно настроен.
Е.Ш. А как вам это выражение, что, если вы в 20 лет не были революционером, нет сердца, если в 40 не стали консерватором…
А.С. Оно очень точное. Потому что ведь я и тогда, помню, как я относился, скажем, относился к Гумилеву. Вот это любовь всей моей жизни. Соответственно, мое отношение к этой любви – оно мной хорошо помнится всё. Что для меня было самым важным в Гумилеве тогда? Самым важным в Гумилеве тогда было то, что Гумилев пострадал, был расстрелян чекистами, потому что он участвовал в монархическом заговоре. Вот. Проходят годы – и я сейчас начинают совсем по-другому понимать самого Гумилева, я начинаю понимать его внутренний подвиг. Понимаете, человек, который, без сомнения, стремился к свободе в своей поэзии. «Понял теперь я, наша свобода – только оттуда бьющий свет, Люди и тени стоят у входа в зоологический сад планет». И я, уже сейчас много-много переживший Гумилева, по годам, которые отпущены мне и были отпущены ему, я его монархическую составляющую очень хорошо представляю. Я ее разделяю.
Е.Ш. Вы считаете, что Россия должна быть монархией?
А.С. Я считаю, что Россия всегда была склонна к монархии. Это ее самое идеальное правление – династическая монархия.
Е.Ш. Вы думаете, возможно это? Наблюдая за нынешним моментом, заглядывая в будущее.
А.С. Россия настолько парадоксальная страна. Настолько у нее своя миссия, о чем мы сегодня с вами говорили. Что, в принципе, я бы не стал совсем сбрасывать такую возможность со счетов. Нет, не стал бы. Мне кажется, что Россия – это та страна, где может произойти все, что угодно. А монархическая идея очень глубоко, генетически глубоко живет в русском народе.
Е.Ш. Ну, а в чем она?
А.С. Царь-батюшка.
Е.Ш. Помазанник Божий?
А.С. Иоанн Васильевич, помазанник Божий, конечно. Власть, которая санкционирована сверху.
Е.Ш. Но ощущение власти от Бога или стремление к сильной руке?
А.С. Нет, это может быть соединено.
Е.Ш. Взаимосвязано.
А.С. Взаимосвязано, конечно. Но ощущение власти, которая обязательно должна быть санкционирована сверху.
Е.Ш. Вы же знаете, что, по всем опросам, Сталин – это самый популярный исторический деятель.
А.С. Да, конечно.
Е.Ш. Вот эта вот тяга к Сталину – тяга к сильной руке или тяга к царю-батюшке?
А.С. Наверное, те, кто проголосовал за Сталина, они же не конкретно за Сталина. Они за тот порядок, который у них ассоциируется с именем Сталина и с его эпохой.
Е.Ш. За порядок, за Победу, за величие, да?
А.С. За порядок, за Победу, да. Это не конкретно за Сталина люди, в массе своей, как я это себе представляют. Но тут есть и вот эта составляющая. Конечно, Сталин был недо-царь, это очевидно совершенно. Потому что у него не было оттуда сверху… Он не помазанник Божий, понимаете. Все равно со всем этим режимом, который, в том числе, олицетворял и Сталин, для русского народа идет непрощенный страшный грех расстрела царской семьи и прерывания династии. Но некоторые предпосылки к этому царству, в лице пускай недо-царя Сталина, я думаю, у людей есть.
ПУТИН
Е.Ш. А как вы оцениваете фигуру нынешнего президента? В чем секрет его огромной поддержки населения?
А.С. Я думаю, в том, что он сумел стать именно государственным мужем для такой огромной и очень сложной страны. В нем народ видит, если не царя, то, по крайней мере, его предтечу, понимаете. Это очень важно. У нас все равно эта не работает система, что каждые четыре года надо менять правителя. Каждые четыре года надо менять президента. Во-первых, как мы уже с вами тоже сегодня говорили, у нас слишком большая страна. У нас все очень медленно поворачивается. И человек за четыре года, будь он хоть не семь пядей во лбу, а семьдесят семь пядей во лбу, он не успеет это сделать. Поэтому и президентский срок должен быть очень длинным. Но и сам президент должен быть очень глубоко укорененным в русскую душу человеком. А это как раз с Владимиром Владимировичем произошло, за все эти годы. И то, что мы можем видеть в генезисе его, как государственного деятеля, то, каким он пришел…
Е.Ш. А вы видите это изменение.
А.С. Конечно, вижу. Каким он пришел – и как он постепенно шел, именно через какие-то глубинные наши православные все эти истории. Ведь мы же знаем, он и на Афоне был. Ведь понимаете, что значит, был на Афоне. Человек, даже если он один раз на Афон съездил, например, Петр Николаевич Мамонов, он совершенно другим человеком приезжает оттуда. А тут мы знаем, что президент был не один раз на Афоне. Что он ездил в наши святые места. Это же всё тоже очень-очень важно. Я просто вижу, как его масштаб увеличивается. Плюс, как мне кажется, в России для того, чтобы управлять, нужно быть зрелым человеком. А зрелость – она ведь не приходит в 30 лет. 30, 35 – это не зрелость. Когда начинает мужчина начинает становиться зрелым? Это очевидно 40 и за 40. Очевидно. Посмотрите даже на Владимира Высоцкого. Какие его самые глубокие произведения, какие самые мощные его произведения. Это, конечно, произведения последних лет. Без сомнения. Другое дело, у поэтов, у гениальных поэтов, мы берем Гумилева, Пушкина, Блока, и так далее…
Е.Ш. Лермонтова.
А.С. У них другие возрасты. И по-другому возраст протекает, вообще. Мы же сейчас не о поэте говорим. Мы говорим просто о муже. Зрелый муж.
Е.Ш. Мы говорим и о правителе.
А.С. Конечно, мы говорим о правителе. И в России ценятся и нужны только длинные забеги. Короткие забеги здесь не считают и не работают. Правитель, если он помазанник Божий- это служение, как Патриарх. Патриарх служит до конца. Если это воспринимать таким образом, то, конечно, он служит до конца своих дней.
Е.Ш. До последнего вдоха.
А.С. До последнего вдоха. Он служит России.
О ВЕРЕ
Е.Ш. А как произошел процесс вашего воцерковления? Вы ведь были в достаточно в юном возрасте в кругу Головина? А он, в общем-то, известен как мистик, как оккультист.
А.С. Женя, без сомнений, он известен. Он всегда исповедовал языческий образ мышлений и веры. Но, вы знаете, он ведь очень терпимо относился, он никогда не навязывал свою точку зрения. Я, познакомившись с Головиным, уже на груди носил наш фамильный крестик. Я единственный из нашей семьи. По-моему, это было в 13 лет или в 14, я подошел к бабушке своей и спросил: «Бабуль, скажи, пожалуйста, а вот крестик, которым меня крестили, он, вообще, сохранился?» Она говорит: «Саша, конечно, сохранился, естественно». Я говорю: «А его носит кто-нибудь?» - «Нет, у нас в семье его никто не носит, кроме бабы Анюты». Это моя прабабушка. Я говорю: «Бабуль, можно я его возьму?» Она говорит: «Да, пожалуйста». И вот с тех пор я носил крестик свой, не снимая, до тех пор, пока у меня не родился сын Петр, которого я крестил этим нашим крестом, и который сейчас носит Петр. Поэтому, когда я познакомился с Головиным, я уже был верующим человеком, глубоко и искренне считавшим моим духовным учителем и важнейшим для меня человеком Достоевского. Просто важнейшим. До сих пор так же считаю. И поэтому Евгений Всеволодович, наверное, с самого начала, или довольно близко к началу нашего знакомства, которое потом переросло в большую дружбу, в творческое сотрудничество, он знал, что я человек православный. Более того, последние годы его он жил с женщиной сугубо православной, Леной Джемаль. Она была певчей в хоре, там у них в Горках-10. Собственно, там, недалеко от этого храма, она и похоронена. Но для меня этот вопрос был решен, как я говорю, раз и навсегда еще в те годы, когда я надел этот крестик и больше его никогда не снимал. А вот уже отношение мое с православием – оно, конечно, по ходу жизни менялось, это очевидно. И сейчас я человек, который во-первых, старается жить, все-таки, по каким-то нашим православным нормам. Но который и душой стремится туда, в православие. Кроме этого всего, я, конечно, еще много-много потратил и времени, и внутренних душевных усилий на то, чтобы изучить, и продолжаю изучать метафизику православия. А это уже отдельная история. На этом мы нашу беседу на эту тему, закроем
Е.Ш. Хорошо. Но я хочу перебросить мостик с этой темы к творчеству. Конечно, интересно, рок-музыкант и православный. Как это сочетается?
А.С. Многие рок-музыканты у нас в России - многие православные.
Е.Ш. Может быть, в этом и есть секрет русского рока? Он же сильно отличается от мирового. Это же, вообще, отдельная история.
А.С. Конечно, отдельная. Я думаю, да.
Е.Ш. Вы, вообще, как-то сказали, что русский рок – это, скорее, народное творчество. И некоторые песни, возможно, с годами люди будут воспринимать как народное творчество.
А.С. Рок – он в народную традицию уходит. Что в Америке, у англосаксов, что у нас. Это абсолютно точно. Он вышел из народной среды. Это народная музыка, в том смысле, что сами корни рок-н-ролла уходят все равно в народ, так или иначе. Но у нас, если мы говорим про народ, то каков народ – таковы и выходцы из этого народа. Поэтому многие наши рок-н-рольщики являются, конечно, верующими людьми. Это без сомнения. Другое дело, насколько они четко соответствуют именно православной линии. Но они точно верующие люди. Но и православных, я думаю, немало в нашем русском рок-н-ролле.
ГЕОПОЛИТИКА
Е.Ш. Может ли являться ваша песня, ваша интерпретация Коэна «Сначала мы возьмем Манхеттен, а потом Берлин» геополитическим протестом?
А.С. Без сомнения, в каждой песне, или в каждой такой вот идее должна быть заложена определенная доза иронии, как вы понимаете. Я просто считаю, что здесь, в этом смысле, Коэн, естественно, не хотя этого, оказал нам услугу. Потому что мы, по крайней мере, умный слушатель, может понять за главными строчками припева этой песни, что мы возьмем Манхеттен, а потом Берлин… «Манхеттен» - так назывался атомный проект. И, естественно, «Манхеттен» мы взяли, потому что мы ответили своим атомным проектом, ничуть не менее мощным, чем тот самый манхеттеновский проект, только полностью сделанным нашими силами. В отличие от американцев, которые делали это силами покоренной Германии, вывезя оттуда самые лучшие немецкие умы и заставив их работать на американскую «машину».
Е.Ш. Возможно, мы тоже что-то украли, благодаря нашей службе внешней разведки.
А.С. Может быть, мы что-то украли, но мы меньше украли, без сомнения. Они людей конкретных украли, которые им конкретно всё сделали. Поэтому тут, с точки зрения «гамбургского счета», они нам проиграли. Мы их сделали по «Манхеттену». А что касается Берлина, ну, дорогие друзья. Тут тоже надо включать иронию. Мы дважды его брали. «Едут-едут по Берлину наши казаки». Это же очевидно. И потом, 45-й год, ну, что тут говорить. Поэтому «Мы возьмем Манхеттен, а потом Берлин», в первую очередь, нужно к этому относиться иронично. Но в то же время, в каждой шутке есть доля шутки и доля правды.
Е.Ш. Вы все-таки имеете образование МГИМО, опыт работы дипломата. Поэтому, конечно, не могу не спросить: как вы оцениваете нынешний геополитический момент и место России в мире? Санкции, несправедливость глобальность, неуслышанность нашего президента в Мюнхене, его мюнхенская речь.
А.С. Нет, конечно, его очень хорошо услышали, без сомнения. Поэтому они, собственно, и испугались. Я думаю так. Я, вообще-то, все равно артист. Я, будучи рок-н-рольщиком, являюсь, в каком-то смысле, максималистом. И хоть уже годы немножечко это попритушили, но все равно это осталось частью моей натуры. Поэтому мне порой кажется, что мы, вообще, недостаточно жестко на это реагируем. Но я тут же себя осаживаю. Это значит, что мы просто не имеем такой возможности. По разным причинам. Но то, что мы достойно держим удар – в этом у меня нет никаких сомнений. То, что мы имеем, и показали, что мы можем сплачиваться, в момент, когда начинают на нас всем миром давить - это, я думаю, тоже ни у кого не вызывает никаких сомнений. И поэтому, они всё громче, и громче, и громче… Не хочу это слово, но другого нет, недипломатическое совсем слово – лают. Но я уже не дипломат, поэтому имею возможность говорить по-человечески.
Е.Ш. Можете себе позволить.
А.С. Да, по-человечески. То, что они громко лают, это как раз и показатель того, что мы всё делаем правильно.
Е.Ш. Что наш караван идет в верном направлении.
А.С. Наш караван точно идет правильно, именно в большом, настоящем, геополитическом смысле, наш караван идет правильно. И, как мне кажется, единственно возможным путем, которым должна идти великая и могучая Россия.
Е.Ш. А как вам видится будущее? Будущее России, будущее мира в целом? Оно вам видится как спокойное умиротворение?
А.С. Нет, оно не будет спокойным. Они никогда не успокоятся, что мы такие сильные. Чем больше мы будем сильными и независимыми, и мощными, тем, больше это будет вызывать у них неприятия. Но я думаю, что мы будем отвечать консолидацией евразийского пространства. Вот как будет, на самом деле. То, что сейчас уже гегемония от США уходит – это очевидно. Значит, будут меняться геополитические центры и расклады сил. Я думаю, что наш путь – это, конечно, объединение Евразии. Всей. Со всеми нашими ближайшими соседями. И создание многополярного мира.
Е.Ш. Хочу поблагодарить вас за участие в программе «Красный угол».
А.С. Спасибо.
Е.Ш. И от себя лично, от лица нашей команды, я думаю, от лица наших зрителей, я хочу поблагодарить вас за ваш вклад, творческий вклад, в укрепление, создание и развитие русского мира. Спасибо большое.
А.С. Спасибо. Спасибо большое. Спасибо.
Смотреть тут: https://tsargrad.tv/shows/rubric/krasnyj-ugolВсё самое интересное читайте тут:
Дзен — https://vk.cc/ctdyTd
Подписывайтесь, чтобы знать больше:
ВКонтакте — https://vk.cc/csYd1s
Одноклассники — https://vk.cc/csYd5L
Telegram — https://vk.cc/csYdsn
